Автор статьи: Юрий Меркеев (писатель, публицист)
«Есть ли жалость в мире? Красота — да, смысл — да. Но жалость? Звезды жалеют ли? Мать — жалеет: и да будет она выше звезд. Жалость — в маленьком. Вот почему я люблю маленькое».
Василий Розанов «Опавшие листья»
Я долго не мог определиться, в каком жанре создает свои произведения Светлана Добычина. Малая форма – миниатюра, но не просто миниатюра. В этих небольших эссе, на первый взгляд, нет схемы, сюжета, нет построения рассказа, где начало перетекает в середину, а финалом венчается центр. Тут иное. Идет текст – как дождь, как солнце, как снег. Короткое, но сильное явление природы. Не успеваешь подвергнуть его анализу, но испытываешь приятное чувство, что тебя пригласили в гости, напоили ароматным чаем, укрыли от непогоды, дали теплые напутственные слова. При этом автор как бы остается за кадром. Но готов продолжить разговор. И это чудесно!
Первое впечатление от текстов Светланы – трогает за живое. Но жанр? В литературе много направлений, есть целые пласты в основном восточной культуры, где призывают творца видеть большое в малом. Не раскидываться формами, учиться и учить созерцать. Нет. У Светланы нет копирования, нет отстраненного философского созерцания, нет «записок от скуки» средневековых японских мастеров стиля «дзуйхицу» — в переводе «следуй кисти своего настроения». У автора свое — индивидуальное, личностное, психологическое, душевное. От сердца к сердцу. Возможно, поэтому она вывела короткой строкой в предисловии к своему сайту: «Я верю! Слушай свое сердце!».
Каждое эссе Светланы Добычиной – это как кусочек янтаря, как лучик солнца, застывшего, но живого. В него можно и нужно вглядеться, чтобы понять, что янтарь – камень теплый. Иногда в светлых теплых камушках встречаются вкрапления – изящные, как те стихи, которые находятся внутри миниатюр автора.
Итак, что же это за стиль? Я бы назвал его «сердечными этюдами» или «психологическими зарисовками». Впрочем, первое подходит больше, потому что «психологические зарисовки» — это нечто академическое, схоластическое, дисциплинарное. У Светланы все этюды живые. Они приглашают и утепляют сердце. Воздействие на читателя психологическое, но идет оно не через ум, а через сердце. Тут больше импрессии, чем экспрессии. Тут больше сердца, нежели ума. Тут больше поэзии, чем прозы. Вдохновения и полета, а не долгого и кропотливого ремесла. Хотя мне, как прозаику, работающему с большими формами, поначалу недоставало выхода из этих коротеньких эссе в повести и романы. Потом подумалось: «А зачем?» Верный в малом над многим поставлен будет. В прозе идти лучше эволюционным путем, а не революционным. А может быть, Светлана Добычина останется в своем жанре сердечных этюдов? Может быть, этот стиль – именно ее? Во всяком случае, после прочтения ее миниатюр мне нередко хотелось к ним вернуться.
«А бывает, когда изморозь осенних листьев проникла тебе в душу, захолодила все внутри», — пишет Светлана в миниатюрке «Изморозь». – «Поскрипывает от любого движения, царапает, при попытках свернуться в клубочек и согреться.
Морозит, холодно.
Вот ты уже и достала бабушкин пуховый платок и завернулась в него как маленькая.
Только совсем большая уже, и не хватает его, отчаянно не хватает этого спасительного пуха.
И выстуживает сердечко, ледяные наросты создают призрачные замки с башенками и тайными ходами…
Холодно.
И за окном давно нет солнышка.
И хочется стать маленькой-маленькой, почти незаметной, чтобы никто не касался, даже мимоходом, чтобы не впивались в сердце холодные сосульки.
Ты просто приезжай.
Только приезжай.
Приезжай.
Мы вместе согреем твои тонкие пальцы, бережно, слой за слоем разморозим твое напуганное сердечко.
Хочешь, мы купим много-много шерстяных ниток разных цветов и в четыре руки свяжем самое длинное и теплое полотно?
Яркое, разноцветное, в волшебных узорах.
Ты всегда им сможешь укрыться в минутки печали.
А еще мы можем уехать за город, затопить баню, сидеть и вдыхать запах развешанных по всем уголкам трав, слушать потрескивания в печке, просто молчать и греться друг о друга.
Оттаивать теплом изморозь, пробиваться дождем слез, греть и греть свое сердце, наполнять силой измученную душу и верить.
Знать и верить.
Нет ничего постоянного, вода и огонь унесет наши боли и страхи.
И мы обновимся.
И раздышимся.
И будем помнить тепло друг друга.
И разморозим все льдинки.
Будем жить».
Автор, специально или нет, ведет доверительный диалог с читателем. Не выводит из себя, не загружает рефлексией, не вскрывает мозг как консервную банку. Приглашает к теплу. Не навязывает. От того, возможно, хочется читать этого автора все больше и больше. И заходить в гости. Тут не обманут, не насмеются, не вывернут мозг. Напоят теплым чаем, дадут кусочек янтаря с застывшей сердечной историей. Мне кажется, такие сердечные этюды можно было бы использовать как Лекарство для людей, встревоженных бесконечными гонками сегодняшней жизни. Такой бы сборник миниатюр мог и успокоить и настроить читателя на сердечный лад. Но это уже на выходе сборника. Пока сборник, что называется, собирается самим автором. Хочу пожелать удачи!
После прочтения одного эссе меня не покидали ассоциации со Снежной Королевой Андерсена.
— Сильнее, чем она есть, я не могу её сделать. Не видишь разве, как велика её сила? Не видишь, что ей служат и люди и животные? Ведь она босая обошла полсвета! Не у нас занимать ей силу! Сила — в её милом, невинном детском сердечке.
Г-Х. Андерсен Снежная королева
Подумалось, что сила миниатюр Светланы в их «милом малом чистом сердечке». Но сердце матери, по слову Василия Розанова – это хоть и малое, но это так много! Жалость и сострадание – это мало, но так много! Нежность…Мало? И так много!
Ветер.
Такой, как сегодня.
Сковал асфальт, так и не укрывшийся снегом, лишь тонкий слой намерзшей ледяной корки.
Ветер.
Пригибает пожухлую траву.
Раскидывая сухие и замерзшие листья.
Качает одинокие ветви деревьев.
Огоньки освещенных окон дрожат вместе с воздухом.
И сильные порывы.
Бьют, бьют, бьют.
Ветер.
От него почти сразу начинают плакать глаза.
Слезы, заблудившиеся в ресницах, падают теплыми каплями на щеки, их подхватывает ветер, они мгновенно улетают, становясь частью вьюги.
Ветер похититель слёз.
Маленькие следы на щеках мгновенно замерзают, выстуживают кожу.
И новые слезы уже не задевают, просто уже не чувствуешь.
А они капают и капают, а он терпеливо сдувает и уносит далеко-далеко.
Туда, где, пригревшись на солнышке, они испаряются, оставляя маленькие соляные следы.
Соляные домики вырастают в замки, хрупкие и прозрачные от чистых детских слез, с высокими узорными потолками — от девичьих, с крепкими стенами, которые не пробьет ни одна из мощных пушек…
И пусть вырастают домики, в тех далеких краях.
В них будут играть веселые ребятишки.
Им никто не расскажет, что за чудесный ветер принес своими порывами чужие капельки.
А мы.
Мы будем ждать весну, смахивая руками слезинки с щек — пусть летят, подхваченные обнаженной вьюгой, которую в ночи обнимает сильный ветер.
Вьюга билась, как нервная птица
Сметала прохожих, их бледные лица
Хотела ударить. Ветер колючий.
Хотела любить, боюсь — не научат.
Весна на пороге, а ветреность лета
Мне жаль эту вьюгу, но где-то, но где-то
Ее по головке погладит прохожий
И Боженька скажет:
«Люби, если сможешь»
Светлана жалеет не только путника, но и саму природу, которая могла бы обернуться солнышком, но ей судьба пока что виться вьюгой. И в этом удивительном сострадании к самой природе я вижу сказочность Андерсена, у которого и ветер, и зной, и снег и северный олень наделены душой мира. Автор разговаривает даже с неживыми предметами, одухотворяет их.
Мне очень понравился «Костер» Светланы Добычиной. Когда я прочитал миниатюру, мне захотелось продолжить разговор с автором. Написал на одном из литературных сайтов, где был размещен сердечный этюд: «А еще можно потом — когда совсем прогорит, посыпать голову пеплом и покаяться. И поменяться и снова зажечь — только уже БУДУЧИ иным. Сам-то костер и огонь будет прежним — пусть его! А вот человек, посыпавший в Среду голову пеплом, может стать иным. Иными будут и его гости у костра. Возможно, придут любимые призраки — писатели. Маркес, Фицджеральд, Николай Васильевич….И будем все вместе «вечерять». Славно будет?»
Светлана ответила стихами:
«У твоей бессонницы мои глаза. В них, как в облаке, запуталась гроза.
В них надеждой умывается рассвет. Как мне жаль, меня в них больше нет.
Я уже совсем в чужом краю. И другим тепло свое дарю.
И с иными провожаю я рассвет. Ты почувствуешь: меня здесь больше нет.
Через вечность, храмы и года протяни мне руку и тогда:
прошепчу я тихо через свет: «Извини, тебя здесь больше нет».
И еще – «Пороги»:
«Подожди, не кружись в темноте,
Постоим пять минут у порога?
Есть дорога вдали, в тишине.
Мы прощенье попросим у Бога.
Стылых слов незнакомый овал,
Отражений и бликов пороги.
Ты меня сквозь себя пропускал,
И искал все слова для предлога.
Подожди, не стучись в темноте.
Эта дверь от чужого порога.
Есть дорога твоя, в тишине.
В благодарность от Ангела к Богу»
Прав, несомненно, прав Василий Розанов: «Есть ли жалость в мире? Красота — да, смысл — да. Но жалость? Звезды жалеют ли? Мать — жалеет: и да будет она выше звезд. Жалость — в маленьком. Вот почему я люблю маленькое».
Когда я читаю миниатюры Светланы Добычиной, думаю про себя: «Жалость – в маленьком. Вот почему я люблю маленькое». Сердечные этюды – мало? И как много!
Оригиналы статей:
http://novlit.ru/yri1965/заметки-светлана-добычина-сердечные/